Книга “Писатели и их мамы” рассказывает невероятные примеры воздействия матерей известных авторов на своих детей

Материал - Daily Mail

Если у вас есть хорошие, справедливые родители, в том числе мать, которая сердечна и поддерживает вас во всем, и не угнетает, к сожалению, шансы на то, что вы ничего не достигнете в искусстве велики. А вот что вам нужно, чтобы быть великим писателем, так это либо "замученная мать, которая будет игнорировать, душить или бросать своих детей", либо, с другой стороны, как говорит Дейл Салвак (автор книги “Писатели и их мамы”), своего рода святая, которая "бескорыстна, духовна, нежна".

Реальным вдохновением для этого персонажа была мать Луизы Мэй Алкотт, Эбигейл, которая описывается в этой книге как "сила за кулисами, нежное, пронизывающее влияние. Она знала, как проникнуть в сознание своих детей, изучала их недостатки и возможности и воспитывала их со спокойной мудростью".

Дело в том, конечно, что Эбигейл Алкотт, как и любая другая мать, обсуждаемая в этой книге, контролировала каждый шаг своего ребенка. Является ли контроль вопиюще жестоким, или пассивным, или пассивно-агрессивным, политика таких матерей всегда глубоко психологически влияет на всю оставшуюся жизнь ребенка.

Ни одна другая женщина не соответствует силе этих первобытных материнских отношений, и дети, как правило, сталкиваются с трудностями в браке. Книга Салвака напомнила мне кое-что, что было сказано о связи Питера Селлерса с его амбициозной, боевой мамой - когда мужчина женится, он разводится с собственной матерью. Это не мирное расставание...

Плохие матери, как бы то ни было, и цепляющиеся матери, зажигают огни творчества. Джон Раскин, например, давний Викторианский критик живописи и историк Венеции, имел библейскую старушку, которая настаивала на том, чтобы жить с ним и контролировать каждый шаг, пока не умерла — в возрасте 90 лет, в 1871 году. Когда Раскин отправился в Оксфорд в 1837 году, его мать поехала с ним. Она арендовала комнаты напротив его колледжа, и он должен был оставлять своих студенческих друзей и обедать и спать каждую ночь в квартире мамы. Будучи единственным ребенком, Джону не разрешали иметь игрушки. Он смотрел на игру солнечного света на ковре, часами возился с кучей ключей и строил башни из простых деревянных кирпичей. Раскину не разрешали собирать фрукты в собственном саду, даже когда он вырос.

Как отмечает Энтони Дэниелс в этом увлекательном сборнике эссе, "постоянная защита ребенка от последствий его поступков вряд ли является способом поощрения независимости". В свое время брак Раскина был аннулирован, было ли это потому, что его отношения с матерью были без любви, или он был, по сути, гомосексуалистом.

Другой обладатель "волевой, суровой, изменчивой, доминирующей" матерью был Сэмюэль Беккет, который является предметом блестящей главы Маргарет Драбл.

Мария Джонс Роу, известная как Май, которая умерла в 1950 году, любила выказывать власть над своим невротическим сыном, но, поскольку он страдал от "ночных потов, панических атак, плеврита, бессонницы и мочевых проблем", ее авторитет был смешан с подлинной озабоченностью. Ее сын был немного обузой.

Г-жа Беккет была "постоянным творческим присутствием, но также разрушительным". Она помогла сформировать "странный пейзаж" ума будущего нобелевского лауреата.

Ева Ларкин, вдова с 1948 года, сыграла аналогичную роль с Мэй Беккет в существовании ее сына Филиппа. Находясь в Халле, где он был библиотекарем университета, Ларкин чувствовал себя полностью ответственным за свою одинокую мать, которая осталась в Лафборо, Лестершир, хотя она желала, как сумасшедшая, приехать и жить с ним. Он сопротивлялся. Он ежедневно обменивался с ней письмами ("мне нравится видеть ваш синий конверт в почтовой корзине", - щебетал он), навещал ее каждые выходные.

Их сохранившаяся переписка полна серых деталей и рутины: неисправные газовые вентили, очистка столового серебра, сбор фруктов. Мать и сын разделяли "мрачное, пессимистическое отношение к жизни", и, хотя Ларкин сетовал друзьям, таким как Кингсли Амис, что его мать была мигающим вредителем, который уничтожал его, это было не совсем так. Ева, которая лечилась электрическим током от своей фобии о грозах, была "основным эмоциональным интересом" Ларкина. Он "любил свою мать более глубоко, чем кого-либо другого в его жизни", что исключило брак с любым из его пресловутых партнеров. Они, естественно, потребовали бы уровня эмоциональной приверженности, которую он мог бы зарезервировать только для своей матери. Она также предупредила его о практичности - брак, советовала Ева, не был гарантией того, что носки будут постираны или еда будет подана вовремя.

Она умерла в 1977 году, в возрасте 91 года, после чего Филипп Ларкин не написал ни слова.

Материнское наследие Иэна Макьюэна, как он описывает в другой чудесной главе, менее душно, тонко, но в равной степени распространено. Его мать была из рабочего класса, стала женой армейского офицера, вышедшего из рядов, всегда нервничала и была жертвой "многослойной языковой плотности английского класса", где вы можете найти неправильное произношение на вечеринке в саду полковника.

Поэтому именно от своей матери, говорит Макьюэн, он унаследовал осторожный, кропотливый, привередливый способ общения с языком. "Я унаследовал ее настороженность", также личное сочетание робости и сдержанности, но уверенность — почти высокомерие — когда он сам сталкивается со страницей текста.

Замечено, что мужчины, отцы, отсутствуют в захватывающих биографических и автобиографических произведениях. Они умерли или развелись или отошли на второй план.

Отец Мартина Амиса, сэр Кингсли, бросил свою жену и детей, и женился повторно на Элизабет Джейн Ховард, это "высокое, спокойное, тонкое" существо, которое, очевидно, будучи подростком Мартин тоже очень любил. В своем великолепном портрете мачехи Мартин полностью отдает должное Джейн Ховард за то, что она познакомила его с классической литературой. Он был угрюмым подростком, который специально провалил экзамены — она научила его как завоевывать место в Оксфорде. Она заставила его немного повзрослеть.